Неизвестная история «Артека»: как рай советских пионеров превращался в кошмар

Вообще и при СССР «Артек» был лагерем не для каждого школьника. Да и не задумывался таким. В 1925 году его открыли как аналог санатория для детей с туберкулёзом – в начале XX века Россию захлестнула эпидемия этой страшной болезни, и без антибиотиков победить её можно было только хорошей жизнью, укрепляющей иммунитет. Хорошей едой. Летним солнцем. Свежим воздухом. Прогулками, заплывами, посильными физическими нагрузками и – покоем. Вопреки убеждению многих, основала лагерь не пионерская организация, а Красный Крест, объединив усилия и с пионерией, и с комсомолом.

Предполагалось создать место, куда сможет приехать полечиться на месяц или около того любой измученный туберкулёзом пионер. Раз в жизни. Больше незачем – или интенсивные меры по укреплению организма помогли бы победить болезнь, или она признавалась непобедимой. Сначала, как и другие первые советские загородные лагеря – вся цель которых была вырвать детей из душных коммуналок хотя бы на каникулы – «Артек» представлял собой брезентовые палатки и навесы.

Правда, во время обеда был шанс почувствовать себя отпускниками. Грубо сколоченные столы покрывали белоснежными скатертями, перед каждым пионером ставили кольцо и в него – салфетку. Многие артековцы тех лет впервые увидели салфетку именно в лагере. И там же научились обращаться с зубной щёткой.

Вскоре от спартанских условий пришлось отказаться. Воздух, солнце и море были, конечно, отличными врачами – но не в шторм, когда ураганом со спящих детей срывало палатку. А побережье без штормов не бывает. Пришлось ставить домики, и с этого момента лагерь начинает превращаться в маленький город – со своими водной станцией, котельной, электростанцией. В первую смену «Артек» посетило восемьдесят человек. В XXI веке в лагере находится полторы сотни строений и отдыхают за год десятки тысяч детей.

Многие традиции и обычаи «Артека» идут родом из 1920-х и 1930-х годов. Например, форма. В двадцатых дети прибывали в лагеря порой в лохмотьях или отказывались ходить по горам и играть в подвижные игры, боясь истрепать единственную приличную одежду, в которой их снарядили отдыхать. Именно в лагерях – включая «Артек» — стали продвигать идею отдыха в единой пионерской форме. Простые, белой ткани, рубашки и шорты или юбки – не стесняющие движения, легко высыхающие, открывающие как можно больше кожи солнцу. И панамка, чтобы голову не напекло.

После того, как пионеры первой смены поднялись на гору Аю-Даг и оставили в дупле большого дуба письмо будущим сменам, гора стала для артековцев чуть ли не святым местом. Ведь каждая новая смена поднималась, чтобы прочесть письмо предшественников и оставить своё. Правда, в конце концов дуб сгорел от небрежно разведённого туристами костра – но традиция подниматься на Аю-Даг осталась.

Ещё одна традиция с первых дней существования лагеря: любой вожатый на вопрос о возрасте неизменно отвечает, что ей или ему – сорок восемь. Всё началось с объявления в крымских газетах, когда стали набирать вожатых для лагеря. В него вкралась опечатка, и в результате на работу с пионерами приглашались... Парни и девушки от сорока восьми лет.

Надо сказать, быть вожатым в «Артеке» всегда было хлопотно. Прогулки по горам и баловство на море постоянно грозили обернуться – и оборачивались – несчастными случаями. За потерянные подопечными предметы одежды вычитали их стоимость из зарплаты вожатого. Летом, в сезон потерянных панамок, было терпимо. Весной и осенью, когда, согревшись на ходу, дети принимались по кустам развешивать пальто и потом так и возвращались в корпуса, штрафы съедали порой все заработки.

Ну и, наконец, именно с «Артека» как туберкулёзного санатория пошёл обычай придавать столько значения привесу детей за смену. В двадцатые и тридцатые каждый набранный здесь килограмм был победой: болезнь прекратила поедать ребёнка, он принимался расти и крепнуть мускулами. К сытым шестидесятым это стало уже смешно: детей отдыхать лагерь принял или откармливать, как поросят для ВДНХ?

А «Артек» уже в тридцатых стал просто лагерем для особо отличившихся школьников. Чтобы раз в жизни они могли окунуться в сказку. Сюда можно было попасть за выигранную большую олимпиаду, геройский поступок, трудовой подвиг, освещённый газетами. Или за то, что ты – внук Сталина, конечно.

Первых детей из-за рубежа «Артек» принял уже в 1926 году. Это были дети немецких коммунистов. В другой раз иностранцы появились весной 1937. На пароходах привезли детей из Испании. В некотором роде они были «блатными» – только дочери и сыновья республиканцев. Но прислали их не наслаждаться крымскими видами. Детей эвакуировали из страны, охваченной гражданской вoйной. Во сне эти дети страшно кричали или просто плакали. У них не было игр не про вoйну, и рисовали они падающие из самолётов бомбы и стреляющих друг в друга людей.

К лету маленькие испанцы понемногу оттаяли. Научились пионерским играм и русским словечкам. Чтобы они слышали какие-то родны звуки, им ставили единственную пластинку на испанском – с народной мексиканской песенкой «Кукурача», которая была очень популярна в довоенном СССР. Незамысловатую песенку испанцы быстро выучили наизусть (а может, знали раньше) и выделывали под неё па из народных танцев, ко всеобщему веселью. В конце лета из лагеря их распределили по крупным городам СССР. А ещё через несколько лет часть вчерашних испанцев-артековцев снова оказалась на вoйне – теперь на Второй Мировой, на стороне Советского Союза.

Только в пятидесятых лагерь стал принимать иностранных детей на постоянной основе. Под них выделялась самая «крутая» смена – август. В этот месяц хватало фруктов и овощей всех сортов, погода вела себя безупречно, а расписание особенно усердно насыщали мероприятиями. Предпочтение отдавалось детям из соцстран, Монголии и некоторых стран Африки. Но можно было встретить среди отдыхающих принца или принцессу, победителя какого-нибудь устроенного СССР международного конкурса из капстраны.

Не все дети из Африки были «блатными», детьми чиновничков, которые распределяли путёвки от Советского союза. Некоторые были из семей настолько бедных, что стеснялись трогать вещи в лагере – затаив дыхание, брали сунутую в руки нарядную книжку с картинками или пытались уснуть на полу, боясь испачкать абсолютно белые, новые простыни. Приезжали такие дети и из советской глубинки.

Хотя расписание в Артеке так плотно составляют в том числе для того, чтобы детям было не до травли друг друга и других интересных забав детских коллективов, казусы случались. Одного мальчика из Африки толпа советских детей раз, несмотря на плач и мольбы, накормила кислющими лимонами. Потом дети с невинными лицами объясняли, что думали, будто в Африке все едят цитрусовые. Вожатые годами пересказывали байку как смешную.

Конечно же, побывала в «Артеке» самая известная девочка восьмидесятых – американка Саманта Смит, «разрядившая» ядерное противостояние США и СССР. Ей не только отвели лучшую двухместную спальню, но и добыли цветной телевизор, который туда поставили. Вряд ли Саманта даже заметила этот жест, ведь в лагере ей были интересны совсем другие вещи.

Ради дружбы народов в «Артек» привозили лидеров дружественных (и не очень) стран. Особенно запомнился бывшим артековцам Бокасса. Он с удовольствием целовал румяные щёки детей – а позже, через много лет, расцелованные узнавали, что пообщались с настоящим людоедом. И кто его знает, о чём он думал, поглаживая детей по пухлым щёчкам.

Отечественные знаменитости тоже посещали «Артек», конечно. Особым предметом гордости долгое время была дружба «Артека» с Гагариным. Он получил путёвку в санаторий неподалёку, но из лагеря почти не вылезал. Однако время он проводил вовсе не с детьми – с пионерами он пообщался только пару раз. Его притягивала игра в бильярд – один из вожатых был невероятно в ней искусен. Игра шла на деньги, и от азарта космонавт просадил чуть не все свои наличные.

Лагерь несколько раз оказывался в центре крупных скандалов, как политических, так и криминальных, вплоть до обвинения в работе детской порностудии в лагере – уже в XXI веке. В советское время тоже без скандалов не обошлось. Например, политического: в сорок пятом году артековцы подарили приехавшему в гости американскому послу герб.

Между делом послу предложили повесить этот герб у себя в кабинете. Посол, конечно, сначала проверил подарок на металл – и только потом герб занял своё место. А позже оказалось, что внутри спрятался «жучок» нового поколения, слишком маленький, чтобы его засекли. Восемь лет он исправно передавал все разговоры посла, пока не оказался обнаружен.

В сорок девятом году страшная смерть пионерки Алы Русановой, которую, как ни юлил начальник лагеря, не удалось замять, заставила органы устроить грандиозную проверку. Девочка, пытаясь спасти сорвавшуюся подругу, сама сорвалась с почти отвесной скалы, куда загнала их вожатая. Скала эта не входила в обычные маршруты, вожатой просто захотелось что-то новенького.

Подруга Русановой выжила – её как раз успела вожатая перехватить. Сама же Ала ещё долго лежала на камнях, кричала и умоляла дать ей попить. Склон был окрашен её кровью метров на тридцать. Спуститься к ней пионеры не могли, они боялись пошевелиться на верхотуре – для них пришлось организовать сложную спасательную операцию.

Проверка показала, что нарушения техники безопасности были не единичными, но это не единственный вскрывшийся грех. Нарушения были множественными. Начиная от того, что большинство летних путёвок лагерь распространял исключительно платно – в результате годами на смены ездили чиновничьи дети. Вырученные деньги шли вовсе не на работу лагеря. Напротив, обеспечение было поставлено из рук вон плохо.

Некоторые отряды (видимо, детей, которые приехали по бесплатной путёвке) еле кормили. Они выпрашивали у завхоза еду и радовались, если удавалось добиться яйца на завтрак. Спальные мешки и носки были закуплены самые дешёвые – совсем малышовых размеров. Дети спали голые по пояс, носили галоши на босу ногу. Не был обеспечен обогрев корпусов и даже банальная просушка одежды – всё высыхало прямо на телах детей, из-за чего простуда была за норму.

Еды в лагерь выделялось достаточно, но всё шло на пирушки начальника с нужными людьми, разбиралось сотрудниками по домам, а из фруктов и сахара ставили бражку. Нужные люди начальника нужны были точно не лагерю – даже выбить нормальное количество автобусов для перевозки детей с вокзала начальник не постарался. Детей забирали водители без вожатых или других представителей лагеря. В ожидании автобуса в эвакопункте пионеры спали прямо на полу, положив головы на сумки с одеждой, и еды до приезда в лагерь не получали.

Что касается того, как себя вела вожатая, загнавшая детей на скалу (и сама застрявшая там с ними) – оказалось, что подбор кадров в «Артеке» вообще ведётся специфически. У многих отрядов вожатых не было вовсе. Дети кое-как организовывались сами и всё, что им положено, выцарапывали в кухне и у завхоза со слёзными мольбами. В другие отряды вожатых собирали спешно и небрежно, не проводили с ними инструктаж, на отсутствие дисциплины смотрели сквозь пальцы.

По вскрывшимся фактам инстанции долго перекидывали друг другу «Артек» и все его беды, словно волейбольный мяч, не желая браться за решение проблем и признавать своей ответственности хоть за что-то из случившегося. В конце концов, конечно, порядок навели и в шестидесятых лагерь уже можно было назвать образцовым. В общем-то, когда вспоминают всё лучшее в «Артеке» – это обычно именно про шестидесятые. Те годы, когда пионеры верили, что однажды в их лагере будет свой космодром.

Материал был впервые опубликован в издании «Домашний очаг»

Автор: Лилит Мазикина