Рабочие лошадки космоса
Сподвижник Королёва Борис Черток писал годы спустя в своих воспоминаниях о том колоссальном риске, которому подвергался первый космонавт планеты, — ведь из пяти состоявшихся испытательных запусков корабля «Восток» штатно прошли лишь три. Но время было такое — ради престижа требовалось рискнуть. Американцы ответили лишь три недели спустя после гагаринского старта — первый астронавт Америки совершил суборбитальный полет 5 мая 1961 года.
Повторить советский успех пока оказалось нереально: маломощная ракета-носитель Redstone была не в состоянии вытянуть на орбиту даже крошечную капсулу Mercury, которую, по воспоминаниям астронавтов, приходилось чуть ли не надевать на себя. Все-таки королёвская ракета Р7 дала СССР серьезную фору. Американским «гагариным» стал 20 февраля 1962 года астронавт Джон Гленн. Он пилотировал корабль Friendship 7 (проект Mercury), выведенный на околоземную орбиту ракетой-носителем Atlas-D. Американцам оставалось гордиться лишь тем, что на Mercury астронавты осуществляли посадку непосредственно в капсуле, а Гагарин и его коллеги по «Востоку» катапультировались на высоте 7 км.
От катапультного кресла в советском спускаемом аппарате вскоре отказались — Королёв решил вновь утереть американцам нос и запустить в космос первый в мире многоместный аппарат. Поскольку времени на создание принципиально нового корабля не было, трехместный «Восход» был фактически доработанным «Востоком». Мир аплодировал новым советским достижениям: первый многоместный корабль, первый полет без скафандров и, наконец, март 1965 года — Алексей Леонов покидает «Восход-2» и становится первым человеком в открытом космосе. Это был, однако, второй и последний пилотируемый полет «Восхода». Умер Королёв, а тем, кто продолжил его дело, стало ясно: «Восход» — это тупик. В том же марте 1965 года в космос отправилась первая пилотируемая миссия на новом американском двухместном корабле, созданном по программе Gemini (ракета-носитель Titan). Этот космический транспорт давал возможность не только проводить длительные орбитальные полеты и выходить в открытый космос, но и маневрировать на орбите (чего не могли ни Mercury, ни «Восток», ни «Восход»).
16 марта 1966 года экипаж, состоявший из будущих лунных героев Нила Армстронга и Дэвида Скотта, совершил первую в истории космическую стыковку — Gemini-8 с аппаратом-мишенью Agena VIII. Стало ясно, что американская пилотируемая программа вышла на новый уровень и в космической гонке впервые произошла смена лидера. В СССР тоже, конечно, думали о новом корабле, и прежде всего в связи с развернувшейся лунной гонкой.
В вопросе о том, на чем лететь к Луне, было два подхода. Первый — делать новую тяжелую ракету-носитель: ведь даже самые скромные прикидки показывали, что для лунного старта в космос придется выводить десятки тонн полезного груза при скромных 7 т грузоподъемности у «семерки». Другая идея родилась в королёвском КБ — создать новый корабль под Р7 и дополнительно к нему — три разгонных блока, которые на орбиту тоже выводила бы «семерка». Далее, уже на орбите, корабль и разгонные блоки предполагалось состыковать и всю эту сборку отправить к Луне.
Американцы хоть и научились орбитальным стыковкам раньше советских космонавтов, по такому пути, как известно, не пошли, а стали делать тяжелую ракету, к чему в конечном итоге склонились и в СССР, правда с неудачным исходом. Однако идея лунного корабля не умерла, а трансформировалась в параллельный проект орбитального корабля 7K-ОК, который позднее получил название «Союз». Основным достоинством «Союза» стал больший обитаемый объем. Достигнуто это было не за счет существенного увеличения диаметра корабля (ведь «Союз» делали под модификацию той же ракеты-носителя, что поднимала в космос «Восток» и «Восход»), а за счет добавления к спускаемому аппарату и приборно-агрегатному отсеку бытового отсека.
Кроме того, «Союз», подобно Gemini, мог маневрировать на орбите (обладая для этого специальными двигателями) и оснащался узлом для стыковки. «Боевое крещение» родоначальника самой массовой и популярной «линейки» космических кораблей обернулось трагедией. Советская космонавтика понесла первую потерю, когда в апреле 1967 года у спускаемого аппарата корабля «Союз-1» не раскрылся парашют и пилотировавший первенца Владимир Комаров погиб.
Из катастрофы были сделаны выводы, в конструкцию корабля внесли изменения, а в 1969-м, когда в советской космонавтике ставка была сделана на развитие долговременных обитаемых станций (ДОС), появилась новая модификация «Союза» — 7KT-OK. В ней стыковочный узел оснащался люком-лазом для перелезания из одного состыкованного корабля в другой. До этого такое было возможно только через выход в открытый космос. С тех пор фактически сменилось пять поколений «Союзов» — последние доработки касались большей интеграции корабля с МКС («Союз-ТМА», «Союз-ТМА-М»). Несмотря на все доработки, «Союз» очевидно морально устарел, однако адекватной замены ему нет пока ни у Америки, ни у России.
Еще на заре космонавтики, когда пионеры орбитальных полетов страдали от высочайших перегрузок при баллистическом спуске, конструкторы мечтали о крылатой посадке. Мечта осуществилась ровно 20 лет назад. 12 апреля 1981 года (кто поверит, что дата выбрана случайно?) шаттл Columbia отправился в первый полет, открыв эру самых зрелищных в истории космических аппаратов. Никогда ранее нельзя было отправить в космос сразу семь человек экипажа, которым при этом вовсе не приходилось тесниться. С другой стороны, ни одна космическая программа не унесла столько жизней, как Space Shuttle. Да, главным преимуществом шаттлов является возможность снимать с орбиты и доставлять на Землю тяжелые крупногабаритные грузы, но таких задач никто сейчас не ставит. Вместе с тем челноки сыграли огромную роль в монтаже МКС, доставляя туда модули, не имеющие собственных двигателей для маневрирования.
Немного ностальгии
Если подводить итоги полувекового соперничества отечественной и американской космонавтики, то можно сказать, что наша страна в каком-то смысле действовала в соответствии с древнекитайской мудростью «сиди на берегу реки и жди, пока мимо проплывет труп твоего врага» (слова «труп» и «враг» тут, конечно, не стоит понимать буквально).
Американская пилотируемая программа, даже если брать лишь реализованные проекты, была, без всякого сомнения, более амбициозной, а наша — более консервативной, скорее всего, вынужденно. Мы вполне могли бы летать на «Буранах», если бы в конце 1980-х было больше денег и меньше политической неопределенности. Но вот прошли десятилетия, лунные экспедиции остались глубоко в истории, со «Скайлэбом» не сложилось, шаттлы, потеряв 2/5 своего флота, окончательно уходят на покой.
В космосе работает Международная космическая станция, которая воплотила в себе отечественные наработки, в частности бесценный опыт станции «Мир». Экипажи туда и оттуда возит наш старый (ну пусть несколько обновленный) добрый «Союз». Теперь многие склонны говорить, что мы избежали больших трат, сомнительных проектов и оказались правы. Но все же будем честными: полувековой юбилей гагаринского полета хоть и дает нам законные поводы для национальной гордости, все же имеет горький привкус воспоминаний о несбывшемся. И хочется спросить: а даст ли нам история еще один шанс хоть когда-нибудь снова быть первыми в космосе? Ну хоть в чем-нибудь?
Славная история станции «Мир»
Полтора десятка лет работы станции «Мир» несомненно относятся к пиковым достижениям отечественной пилотируемой космонавтики. И главное в нем – опыт сборки крупного космического объекта непосредственно в космосе. Запустить на орбиту что-то очень большое в 70-е годы СССР было не под силу. У нас не было «Сатурна», а грузоподъемность самой тяжелой отечественной ракеты «Протон» ограничивалась 20 тоннами. Именно поэтому наши «Салюты» – в два раза легче «Аполлонов», которые к орбитальным станциям не относились. Выход был найден в модульной конструкции, выстроенной вокруг базового блока, фактически мало чем отличавшегося от стандартного «Салюта» в гражданском варианте. Всего станция «Мир», строительство которой началось в 1986 году, включала в себя 6 пристыкованных модулей.
