«Мы живем, под собою не чуя страны». Ненавистник Сталина, но любитель царизма? Факты о Мандельштаме

Историк указывает, что для Сталина буквально физическая расправа и уничтожение оппозиционной части были единственным условием успешного плана переустройства социума. Немалую роль сыграла аппаратно-бюрократическая часть правящей элиты, которая составила социальную базу массовых репрессий 1937 года. «... малограмотный партийный молодняк [партийные функционеры, сделавшие карьеру в 1920-е], жаждущий простых решений сложных проблем», — пишет Сахаров. Однако однозначные злодеяния государства не только забирали физическое право на жизнь, но и реконструировали моральные ориентиры и понятия особо восприимчивых людей .

Осип Эмильевич Мандельштам родился в еврейской купеческой семье в Варшаве, затем переехал в Санкт-Петербург, где получил среднее образование в престижной школе. Он также посещал классы в Сорбонне и Гейдельбергском университете. Свои первые поэтические шаги он сделал в содружестве с поэтами-акмеистами (Анной Ахматовой и Николаем Гумилевым). Он был очарован античностью и французами — Полем Верленом, Шарлем Бодлером и Франсуа Вийоном. Не секрет, что у поэта был короткий роман с Мариной Цветаевой.

Для многих российских интеллектуалов и сегодня два поэта — Осип Мандельштам (1891–1938) и Иосиф Бродский (1940–1996) — являются почти сакральными. Оба нередко представлены чуть ли не в образах христианских мучеников, поэтов, пострадавших за свой стих: один погиб от рук властей, а другой был вынужден эмигрировать. И если жизнь Бродского складывалась довольно успешно, то, не менее гениальный, Мандельштам пал жертвой политических репрессий. Долгие годы его история замалчивалась и/или подвергалась различным, не всегда верным интерпретациям.

В 1933 году, когда в обществе уже был культ личности Сталина, Мандельштам написал стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны», где в первой же строчке — немыслимая критика Сталина. Дальше Великий Вождь становится «кремлевским горцем»: поэт обвиняет правителя и власти в игнорировании простых людей («Наши речи за десять шагов не слышны»). Он описывает окружение Вождя народов как «сброд тонкошеих», который просто выполняет приказы.

Помимо нелестных, но поэтических сравнений, исследователи отмечают, что Мандельштам в одном из вариантов окончания стиха не постеснялся удара ниже пояса. «Как подкову, дарит за указом указ: /Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. / Что ни казнь у него — то малина, / И широкая грудь осетина», — так выглядит последнее четверостишие, знакомое практически любому школьнику. Но апокриф гласит и о такой концовке, — «Что ни казнь у него — то малина, / И широкая жопа грузина».

Стихотворение не было опубликовано ни при жизни Мандельштама, ни долгое время после смерти. Стих даже записывать было опасно, но с друзьями в устной форме Мандельштам делился: Борис Пастернак назвал стих самоубийственным и просил никому его не повторять. В 1934 году к поэту пришли из правоохранительных (репрессивных) органов с целью выудить признание авторства крамольных строк. Спустя 10 дней ареста Мандельштама отправили в ссылку на три года в город Чердань (на Урале). Но позже приговор «смягчили» и поэт отбывал наказание относительно близко к Москве — Воронеж, Савелов, Калинин.

Хотя стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны» выставляет Мандельштама антисталинистом и противником режима, уже не один исследователь отметил достаточно неоднозначное отношение Осипа Эмильевича к государственности как таковой. Жена поэта, Надежда Яковлевна Мандельштам, вспоминала, — «Равнодушие толпы [во времена первого ареста] очень огорчало О.М.: "Раньше они милостыню арестантам давали, а теперь даже не поглядят". Он с ужасом говорил, что на глазах такой толпы можно сделать что угодно — растерзать, убить, а зрители повернутся спиной».

Так, между поэтом и «нормальной» жизнью как бы возникла пропасть. Надежда Мандельштам писала: «Единственное, что казалось остатком болезни, это возникавшее желание примириться с действительностью и найти ей оправдания. Это происходило вспышками и сопровождалось нервным состоянием, словно в те минуты он находился под гипнозом. В такие минуты он говорил, что хочет быть со всеми и боится остаться вне революции, пропустить, что совершается».

Писатель и литературовед Бенедикт Сарнов в своей книге » Заложник вечности / случай Мандельштама» пишет, — «... типичный случай того психологического феномена, который у Оруэлла [в книге "1984"] называется двоемыслием. [...] это способность придерживаться двух взаимоисключающих мнений и верить в оба. Мандельштам безусловно искренен, считая умонастроение после ареста результатом тяжелой душевной болезни. И в то же время он нимало не кривит душой, уверяя, что признавал правоту тех, кто его осудил".

В своих воспоминаниях советская литературоведка Эмма Герштейн писала: «Осип Эмильевич снова лежит на тахте, но взгляд у него застывший. Я сижу напротив, разговор наш еле цедится. Наконец, он произносит: — "Понимаете? Кто-то прислал мне новую итальянскую книгу об архитектуре. А ведь в Италии фашизм..." Он беспокойно о чем-то размышляет. — "По-настоящему, я должен пойти в ГПУ и сообщить об этом". Я слушаю его в смятении. К счастью, в это время вернулась Надя. Я ушла, ничего ей не сказав о нашем разговоре. Мне было ужасно тяжело. То Мандельштам назначает меня для хранения тайны его антисталинского стихотворения, то посылает в ГПУ делать сообщения».

Также нельзя не указать на стихотворение 1937 года «Ода Сталину». До сих пор многие сомневаются - панегирик ли это (от лат. panegyrikus — «похвальное слово в торжественном всенародном собрании») или абсолютно иронизирующее произведение, продолжение лобовой атаки Мандельштама на Вождя, как выражался Бродский. К сожалению, получить развернутый ответ никогда не представлялось возможным.

В 1938 году Осипа Мандельштама арестовывают во второй раз, приговаривают к 5 годам исправительно-трудового лагеря и высылают на Дальний Восток. В конце этого же года, не дожив до 48 лет, поэт умирает в тюрьме. Назвать точную причину смерти — сложно, однако кто-то удовлетворяется вариантом артериосклероза и паралича сердца. Похоронили Мандельштама в братской могиле, но ее местонахождение до сих пор неизвестно.